54-й полк, 3-й батальон, 8-я рота, воинская часть № 31831.
Доброволец Темиров Михаил Юрьевич (позывной «Кейдж»)
Мы стояли на позициях за городом Кременная на западе Луганской области. Местность, где мы закрепились, представляла собой негустой сосновый лес. Высокие стволы деревьев торчали, как столбы, и между ними хорошо проглядывалась окрестность. Отсутствие лиственных деревьев предоставляло нам возможность более-менее контролировать фронтальные подступы, но на холмистой поверхности были трудно просматриваемые участки, за ними приходилось наблюдать внимательнее. В низинах из-за осадков образовывались небольшие озёрца, вода в них зимой превратилась в лёд, иногда мы топили его для чая или супа.
В нашем расположении было несколько блиндажей и землянок, соединённых окопами, где были установлены огневые точки. Каждая такая позиция обозначалась по имени позывного командира. Нашей командовал «Ворон». Мы укрепились между двумя просёлочными дорогами, уходящими фронтально вперёд и постепенно соединяющимися в одну по границе укреплений противника. По периметру слева, на расстоянии чуть больше километра располагалась позиция командира роты с позывным «Монах», на таком же расстоянии справа от нас были укрепления «Саяна» и «Шатуры», за спиной в нескольких километрах находился миномётный расчёт «Греха».
Слева на право: «Маленький», «Букрей», «Ёж», «Химик», «Кейдж», «Акула», «Малой», «Лис», «Ёрш».
От нас до позиции врага было не более полукилометра, ночью можно было услышать звук, похожий на стук чайной ложки, бьющейся о стенки чашки, когда размешивают сахар в чае или кофе. Противник был близко, и это постоянно держало в напряжении.
Накануне боя выдалась необычная для декабря тёплая ночь. Изредка тишину нарушали шорохи леса. Обычные звуки лесной жизни стали почти родными так же, как и отдалённые гулы боёв и канонады артиллерии. Звук упавшей ветки или лёгкий шелест по земле на слух уже давно ложились привычно. Другое дело — хруст поломанной ветки под ногой человека или шорох, выдающий кого-то, пробирающегося через кусты, отличаются особенно. Постепенно накопленная в голове «картотека» звуков быстро выдаёт ответ о происхождении того или иного шума, этот навык становится обычным делом, чтобы вовремя определить опасность и быть готовым к бою.
В этот раз я дежурил на пулемётном расчёте вместе с Иваном — скромным отзывчивым парнем с застенчивой улыбкой с позывным «Ёж» (мы его звали просто «Ёжик»). На передовую мы с ним попали добровольцами в одно время. С сентября месяца вместе несли службу, не раз нам выпадали совместные боевые задания и дежурства. За недолгое время мы с ним подружились и слажено действовали в бою. Его неказисто надетая шапка всегда вызывала у меня улыбку.
Как правило, ночное дежурство — это не только напряжённое внимание в сторону противника, но и тихие беседы с напарником по смене. Говорили о разном, в основном о жизни на «гражданке». Делились личными историями, смеялись над забавными ситуациями, размышляли о будущем. Иногда мы замолкали, и каждый, глядя в пустоту, думал о чём-то своём. Эти мгновения немного скрашивали общий фон нервозности, хотя и от этого становилось не легче: сразу давила тоска по родным. Вспоминать о близких, глядя в ночное небо, — это единственное занятие, которое хотя бы на минуту отдаляло от мрачной действительности. Я представлял спящую маленькую дочку Злату, сладко сопящую с удивлённо приоткрытым ртом рядом с женой Леной, вероятно, опять еле сомкнувшей глаза из-за беспокойных мыслей обо мне. Становилось грустно, я скучал…
Сегодня ещё день рождения у родного брата Гришки… так захотелось обнять его и, как обычно, о чём-нибудь поболтать.
Ближе к утру жужжание дронов мне показалось чаще, чем обычно: вражеские «птички» перемещались между нашими позициями, уходя глубже в тыл, потом возвращались обратно, зависали над нами и улетали к своим. По правой стороне слышалась отдалённая автоматная стрекотня, дошла информация, что на позицию «Саяна» вышел противник, прямой связи с ними не было, оперативная информация не поступала.
К полудню наше дежурство подошло к концу. Сменившись, мы с «Ёжиком» решили перед отдыхом зайти в блиндаж, чтобы подкрепиться картошкой-пюре быстрого приготовления. Навстречу вышел командир «Ворон», держа в руках бинокль, он с тревогой сказал: «Нужно посмотреть, что там». Провожая его взглядом, я понял, что он взволнован: беспокойство опытного бойца не могло возникнуть на пустом месте. В блиндаже, напевая песню Шнура: «Собирала в огороде мать красную смородину, снова сын уехать воевать — умирать за Родину…», «Ёжик» наполнял кипятком пластиковые ёмкости с картофельным порошком, как вдруг раздались автоматные очереди, началась автоматная стрекотня, и заработали наши пулеметы.
Бросив картошку, мы кинулись к нашим товарищам, уже принявшим бой. Заняв точки в окопе, мы быстро включились в схватку с врагом. Свистели пули, веерно вспахивая края землянок, летели щепки от стволов деревьев. По нам вёлся спланированный прицельный огонь из укрытий.
В первые минуты боя был убит «Ворон» — наш командир, несколько бойцов сразу получили серьёзные ранения. Враг какое-то время старался себя не обозначать, и мы отвечали ответными очередями на звуки выстрелов. Пулемётный расчёт «Ерша» был блокирован перекрестным огнём. Он не мог переместиться на более выгодную позицию и, выбирая секунды между шквальными очередями противника, давал хаотичный ответ в разные стороны. «Лис», находясь на более возвышенной точке, так же под плотным перекрёстным огнём отвечал короткими очередями из автомата на вытянутых руках.
Тяжело раненный «Ёжик», отложив пулемет, стал по рации запрашивать поддержку. Ему отвечали, что к нам выдвинулись группы, но идут с трудом: их тоже огнём встретил противник. Стало понятно: это будет тяжёлый бой, придётся стоять до конца. Штурмовая группа начала заходить по дорогам перед нами, правее фланговым огнём их поддерживал танк, постепенно приближаясь к нашим позициям. Боевикам оказывалась миномётная поддержка, с их позиции работал польский миномет LMP, мы его называли «полькой». Коварность этого орудия заключается в том, что выпущенная мина летит практически бесшумно, не давая возможности вовремя среагировать и спрятаться в укрытие. Помимо «польки» прилетали гранаты ВОГ — осколочный боеприпас для подствольного гранатомёта, их обычно называют «лягухой» или «подкидышем».
С тыловой позиции нашего бойца с позывным «Грех» начал работать миномёт, недолго эффективно препятствуя подходящим штурмовикам, но этого было недостаточно: те напирали всё сильнее и сильнее. Каждую минуту обстановка усложнялась, напор противника ужесточался. Многие ребята из-за полученных ранений уже не могли отойти назад, обороняя свои точки, они старались огнём поддерживать товарищей рядом. В какой-то момент я откатился от своей огневой позиции, чтобы принести из блиндажа боекомплект для АК-47 и гранаты.
Перемещаясь вдоль холма, отделявшего нашу позицию от дороги, по которой приближались штурмовики, я увидел, как к огневой точке «Ерша» с левой стороны подкрадывается националист. Володя не замечал его, давая противнику отпор фронтальным огнём. Невозможно было через расстояние и шум докричаться до него, единственное, чем я мог помочь, — это попытаться самостоятельно уничтожить подбирающегося штурмовика. Выбрав выгодный ракурс, из-за дерева в положении с колена я стал вести прицельный огонь короткими очередями. После нескольких моих выстрелов он увидел меня и переключил внимание в мою сторону, отвечая огнём. Где-то пару минут длилась наша дуэль, пока я не почувствовал оглушающий удар по каске справа чуть выше уха. Было такое ощущение, что ударили кувалдой по голове: ему удалось в меня попасть. Падая по инерции, но всё же не теряя врага из вида, я выпустил по нему длинную очередь из автомата, отчётливо увидев, как пули попали в его правый бок, не защищённый бронежилетом. Упав, я продолжал держать боевика в поле зрения. Его поведение казалось странным, он вёл себя так, как будто ничего не произошло: спокойно продолжал двигаться, потом просто присел и завалился на бок, словно выключился. Это не вызывало удивления: мы знали, что многие националисты идут в бой, находясь в наркотическом опьянении.
Придя в себя от оглушающего удара по каске, я почувствовал острое жжение в правой части головы над ухом. Дотронувшись рукой, увидев окровавленную ладонь, понял, что меня ранило — пулей пробило шлем. Привстав и пригнувшись, я продолжил движение вдоль холма за боекомплектом. Продвинувшись несколько метров, на мгновение повернулся, чтобы осмотреться, и увидел, как Володька «Ёрш», не выпуская пулемёт из рук, стал сползать вниз по стенке окопа, заваливаясь перед собой и держась до последнего за рукоять оружия. Я оцепенел: мой боевой товарищ, возможно, погиб… А через секунду где-то за спиной раздался хлопок, переходящий в шипение и свист… И темнота…
«Миша, вставай! Миша, вставай! Ты же обещал вернуться, вставай! Мы тебя ждём!» — слышался голос жены Лены, она словно умоляла меня очнуться и встать. Её голос нарастающими волнами звучал в голове, она как будто будила меня от сна, а я пытался урвать возможность ещё поспать. Постепенно вырываясь из сонного плена, почувствовал, как на лицо давит что-то холодное и колючее.
Приоткрыв глаза, понял, что лежу, упёршись лицом в землю. Мёрзлая земля вперемешку со снегом и запах лесного перегноя постепенно возвращали меня в сознание. В недоумении от услышанного голоса Лены, всё ещё не понимая, что произошло, я перевернулся на спину. Некоторое время смотря в небо, я был полностью отрешён от реальности: ничего не тревожило и не волновало, было ощущение безразличия ко всему, даже блаженства и умиротворения. Постепенно стал слышать звуки выстрелов из тяжёлого орудия и одиночные из автомата, где-то рядом была слышна неразборчивая речь людей. Нарастали головная боль и гул в ушах, сердце выпрыгивало, меня сильно трясло, всё тело было напряжено до предела.
Сквозь помутневшее сознание пытался уловить доносившуюся речь, удавалось разобрать только сочетания букв: «…пше…», «…шка…», «…чка…» Перевернувшись на живот и едва приподняв голову, я стал взглядом искать разговаривающих людей. Приблизительно метрах в пятидесяти увидел несколько человек, они сидели недалеко от нашего блиндажа, где нам с «Ёжиком» так и не удалось поесть картошки. Было видно, как один перевязывает другого, остальные, отложив автоматы, тоже накладывали на себя бинтовые повязки. Сразу привлекло внимание их обмундирование: оно было не нашего образца и непохоже на форму солдат ВСУ. Шевроны на плечах, камуфляжная раскраска и мелкие элементы экипировки были мне незнакомы.
Внимательно рассмотрев их и прислушавшись к речи, я догадался — это поляки! Чуть дальше за ними, практически заехав на нашу позицию, танк утюжил окопы нашего ротного «Монаха», которые были на расстоянии чуть больше километра от укреплений по левому флангу. Я посмотрел правее на звук одиночных выстрелов из автомата и увидел медленно двигающегося человека в такой же польской форме, он периодически стрелял, просматривая окопы в районе огневой точки нашего бойца с позывным «Лебедь». Я понял, что боевик расстреливал моих раненых товарищей.
Соображать нужно было быстро. Я знал, что если останусь на месте, то вскоре буду обнаружен, и меня ждёт та же участь. Отстегнул магазин у автомата, чтобы проверить, сколько осталось патронов. Но в патроннике остался только один патрон. Оглядевшись вокруг, увидел в паре метров от себя пять разбросанных гранат Ф-1, кое-как собрав их в охапку и закинув на плечо автомат, я пополз за холм, разделявший с левой стороны нашу позицию и дорогу, по которой заходили штурмовики противника. Приблизившись к полякам с другой стороны холма (меня не было видно), увидел, что расстояние до них через высотку было не более десяти метров. Я взял две гранаты и выдернул чеки. Дождавшись очередного выстрела танка, я изо всех сил кинул их в поляков, ещё одну держа в руках, приготовил на случай, если кто-то из них сможет ринуться меня искать. Её я планировал привести в действие, уже никуда не кидая…
За холмом раздалось два хлопка от взрыва моих гранат, я замер, прислушиваясь к каждому звуку. Первые минуты ожидания показались вечностью. Лёжа на спине полубоком, я сжимал в ладони гранату, указательным пальцем другой руки держал за кольцо предохранительной чеки.
Сердце бешено колотилось, сильно пульсировало в голове, я чувствовал, как медленно сочилась кровь из раны над правым ухом. Каждый мой вдох и выдох, как секундные стрелки часов, отсчитывали тянувшиеся минуты. Вихри мыслей беспорядочно носились в голове. Перед глазами вставали образы жены Лены, дочки Златы, родителей, братишки Гриши, сестрёнки Ксюши… Пацаны-сослуживцы: Володька «Ёрш», ротный «Монах», Ванька «Ёжик» со своей песней про красную смородину, кто-то ещё и ещё… — все лица, как слайды на фотоплёнке, сменяли друг друга.
«Да уж, Мишка «Кейдж», вот и настал конец твоему земному пути!» — с грустной ухмылкой подумал я.
Но из-за холма никто не появлялся, никаких звуков оттуда не было. Я приподнялся и выглянул. Поляки лежали, «ромашкой» раскинувшись в разные стороны, бинты, как конфетти, лежали рядом с ними. Поблизости никого не видно.
«Ну что же… значит, поживём ещё!» — подумал я и стал быстро соображать.
Убрал гранаты в подсумок, перекинул за спину автомат и пополз в направлении нашего тыла.
Загребая руками и отталкиваясь коленями по мёрзлой земле, я медленно уползал от того места. Сильно кружилась голова, тошнило, рвало, в голове стоял невыносимый гул, слезились глаза, боль от ранения над ухом отдавала по темени. В какой-то момент перед глазами стало темно, лицо прижалось к чему-то холодному и мокрому. Подняв голову, я понял, что на какое-то время потерял сознание, упёршись лицом в землю. Придя в себя, я продолжал двигаться дальше. Иногда удавалось вставать на ноги и ускоряться мелкими перебежками, но потом я вновь падал и полз. Опять терял сознание, опять собирался с силами и снова полз.
Я понимал, что уничтоженных мною поляков рано или поздно обнаружат свои, и они начнут прочёсывать местность. Отдалялся не быстро, и к тому же за мной оставался отчётливый след, им не составило бы особого труда найти меня. Нужно было что-то предпринять, чтобы не дать возможности легко себя обнаружить. Используя шнурки из берцев, собравшись с силами, я установил две растяжки. Прижал гранаты к деревьям, расклинивая парой веток, чтобы они плотно прилегали. Один конец шнурка привязал к кольцу, другой — к палке, которую постарался крепко воткнуть в землю. Разжал усики у предохранительной чеки, чтобы кольцо с лёгкостью выходило из разъёма, и замаскировал всю конструкцию жухлой хвоей вперемешку со снегом. Метрах в двух по направлению своего пути кинул пустой автоматный магазин для привлечения внимания, через некоторое расстояние оставил окровавленный бинт, который прижимал к ране под каской. Последнюю гранату оставил при себе, на случай если меня всё-таки найдут: сдаваться я не собирался.
В какой-то момент показалось, что я сбился с пути, ориентиров для правильного направления не было: везде передо мной был один и тот же лесной пейзаж. Все попытки вызвать своих по разбитой рации были тщетны, в ответ моя «радейка» только шипела.
Сильное головокружение, тошнота и рвота продолжали волнами накатывать, сопровождаясь периодическими потерями сознания. Очень хотелось пить. Декабрь выдался не очень снежным, не удавалось ухватить даже горсти снега.
Пересекая заросшую просеку, я наткнулся на небольшую низину, наполненную замёрзшей водой. Разбивая прикладом ледяные края озерца, жадно хватал куски колотого льда и разжёвывал их, как карамель. Никогда до этого не чувствовал, насколько вода бывает спасительной и вкусной. Приложенный к голове кусок льда ненадолго притуплял боль и освежал сознание. Позади моего пути раздался отдалённый хлопок, похожий на разрыв гранаты. Я понял, что это сработала одна из моих растяжек, других вариантов быть не могло: по звуку было понятно, что это произошло недалеко от меня, и он чётко выделился из общего гула боёв. «Значит, всё-таки меня ищут…» — подумал я, запустив руку в подсумок и зачем-то сжав гранату, стал внимательно всматриваться вдаль, пытаясь что-то разглядеть в стороне хлопка. Слабо теплилась надежда на единственный патрон в «калаше»: учитывая, что я неплохо стреляю, возможно, он мог бы ещё послужить мне, но уже, вероятно, в последней схватке с врагом.
Из просматриваемой глубины леса никто не выходил. Пытаясь угадывать нужное направление, я продолжил путь дальше. Поверхность местности стала меняться, сопки сменялись низинами, и на гребне очередной возвышенности из разбитой рации послышался голос. Неразборчивая речь на фоне выстрелов перебивалась шипением и помехами, кто-то настойчиво кого-то вызывал, послышалась странная фраза: «Меня больше нет»… далее снова помехи и шум. Я стал вызывать своих, и после долгих попыток услышал знакомый голос нашего старшины Алексея, он вызывал «Ворона». Я доложил обстановку, он сориентировал меня на местности и сказал, что будет периодически стрелять в воздух, чтобы я мог двигаться в сторону звука выстрелов.
Старшина стрелял, а я полз. Иногда вставал для коротких перебежек от дерева к дереву, хватаясь за них, чтобы не упасть. Опять перед глазами оказывалась знакомая картина: чёрная пелена, пахнущая сыростью, — это я снова терял сознание, уткнувшись лицом в лесной перегной.
Двигаясь на выстрелы старшины, я увидел сквозь лесной массив отчётливый просвет, это указывало на то, что лес заканчивается. Смеркалось. Уцелевшие часы показывали начало шестого вечера. На выходе из леса я увидел дорогу — просёлочную трассу, наверное, соединяющую местные сёла. Повернув вдоль неё, я пополз по канаве параллельно дороге.
Спереди стал доноситься звук приближающихся машин, похожих на бурчание «уазиков». Подтянувшись к кромке дороги, я увидел два подъезжающих навстречу мне УАЗа «буханки». На них не было никаких опознавательных знаков. Ехали они вроде со стороны выстрелов старшины, но всё же полной уверенности, что это свои, у меня не было. Силы были на исходе. Отчаяние и мысли о безысходности не раз пытались побороть рассудок. Я постоянно боролся с ними, прежде всего, думая о моих девчонках — дочурке Злате и жене Лене: именно они, словно путеводные звёздочки, освещали мне путь в том сыром лесу.
Состояние моё ухудшалось. Я сбился со счёта потерям сознания, головокружение усиливалось, не давая возможности встать на ноги. Ранение в голову давало о себе знать, пульсирующая рана над ухом так же кровоточила. Вместе с тем мелкие осколки от разорвавшейся гранаты посекли мне спину, я чувствовал, как медленно истекаю кровью. Пришло понимание, что могу просто выключиться и умереть от потери крови или замёрзнуть, не приходя в сознание. Нет, такого конца для себя я, однозначно, не хотел! Иначе, ради чего я здесь оказался!? Я взял оружие в руки, чтобы воевать с врагом. Я прежде всего солдат! И если придётся умереть, то только в бою, а не в канаве…
Достав последнюю гранату, приготовил её, держа левой рукой. Правой я взял автомат и поднял его вверх, тем самым обозначая себя приближающимся «уазикам». Поняв, что меня заметили, положил автомат на дорогу, пальцем правой руки взялся за кольцо гранаты и стал ждать.
Машины остановились метрах в тридцати. Сначала никто не выходил. Потом из одной вышел водитель и пассажир и, пригнувшись, направились в мою сторону. Держа гранату в руках, по мере их приближения я почувствовал, что дыхание снова показалось схожим с тактом секундной стрелки часов, отсчитывающим минуту, быть может, последнюю в моей жизни. «Пускай подходят ближе… Я готов!»
Когда они уже были близко, я разглядел у одного из них на локтевом сгибе красную повязку, означающую принадлежность к нашим вооружённым силам, располагающимся в Луганской и Донецкой республиках. Приблизившийся боец понял, что я тяжело ранен, и увидел в моей руке гранату.
«Браток, успокойся, мы свои!» — повторял он несколько раз, не предпринимая резких движений. Потом он потихоньку стал убирать мою правую руку от гранаты, снимая палец с кольца чеки. Его товарищ, повесив мой автомат себе на плечо, аккуратно вытащил из моей ладони гранату. Подхватив под руки, они спешно понесли меня в машину, положили на заднее сиденье, и «буханка» рванула с места.
Глядя в трясущийся потолок «уазика», я стал как будто проваливаться в бездну: меня словно куда-то уносило, не чувствовал ни ног, ни рук, сознание окутывала полная отрешённость от реальности. Стало как-то легко и светло. Снова послышался женский голос и детский смех, я узнал в них Лену и Злату: они, как тогда, появились у меня перед глазами, но только теперь радостные и светящиеся от счастья.
Очнулся я в госпитале спустя несколько дней ...
24 декабря 2022 г.
Беседа с Михаилом состоялась, спустя два месяца после описываемых событий. За этот период он прошёл лечение и реабилитацию, вернулся домой к жене и дочке. Слушая рассказ и наблюдая за ним, я обратил внимание на его умение сохранять спокойствие и рассудительность. Чувствовалось, что всё пережитое в тот день, ещё отзывается в нём лёгкой внутренней дрожью. Вспоминая погибших товарищей, он на мгновение затихал, опуская взгляд, вероятно, всё ещё стараясь осознать, что их больше нет. Потом он восторженно продолжал рассказывать о них, в деталях вспоминая, с какой самоотверженностью они сражались, о том, что ценою своей жизни они героически выполнили воинский долг, а противник понёс большие потери. Он был преисполнен чувством благодарности «Лёхе»-старшине, с помощью которого вышел из леса, и тем ребятам, что подобрали его на дороге. Но главное в той беседе было очевидно: передо мною настоящий воин, готовый дальше сражаться и защищать свою Родину!
Автор: Александр Галота
